Неофициальные сотрудники не так бесправны, как кажется

Неофициальные сотрудники не так бесправны, как кажется

Три женщины обратились в суд с иском к организации, потребовав признать факт того, что их с компанией связывают трудовые отношения: две работают официантками, а третья поваром. Причиной обращения послужило то, что компания задолжала им зарплату.

В качестве доказательств своей работы они представили:

• свои заявления о приеме на работу (без визы организации);
• свои показания о том, что они приступили к исполнению трудовых обязанностей;
• составленные ими табели рабочего времени (без подписи руководства и печати компании);
• кассовые чеки, в которых отражены количество гостей и выручка за вечер работы;
• показания нескольких сотрудников организации, подтвердивших факт их работы;
• трудовой договор одной из истиц, которая непродолжительное время работала по нему.

Суды отказали в удовлетворении иска, решив, что представленных доказательств недостаточно. Заявительницы не доказали, что между ними и работодателем фактически сложились трудовые отношения, поскольку:

• трудовые договоры не оформлялись;
• приказы о приеме на работу не издавались;
• записи о приеме на работу в трудовые книжки не вносились;
• доказательства получения ими зарплаты не представлены;
• работодатель факт трудовых отношений отрицает.

Верховный Суд РФ с коллегами не согласился.

Действительно, в соответствии со ст. 56 ГПК РФ обязанность доказывать наличие факта трудовых отношений между истцами и компанией возложена на истцов.

Вместе с тем в силу ст. 56 кодекса каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается, то есть работодатель тоже.

При этом по смыслу ст. 15, 16, 56, ч. 2 ст. 67 ТК РФ в их системном единстве, если работник приступил к работе и выполняет ее с ведома или по поручению, то наличие трудового правоотношения презюмируется и трудовой договор считается заключенным.

Это согласуется с п. 11 Рекомендаций Международной организации труда от 15.06.2006 № 198, согласно которому в целях содействия определению существования трудового правоотношения государства-члены должны в рамках своей национальной политики рассмотреть возможность установления правовой презумпции существования такого правоотношения в случае, когда определено наличие одного или нескольких соответствующих признаков.

В данном случае подобных признаков несколько. Следовательно, суды должны были исходить из того, что трудовые отношения действительно имели место, если работодатель не может это опровергнуть.

Дело было направлено на новое рассмотрение в суд первой инстанции для вынесения решения в соответствии с изложенной правовой позицией.

Документ включен в СПС «КонсультантПлюс»

Неофициальные сотрудники не так бесправны, как кажется

Трое женщин обратились в суд с иском к организации, потребовав признать факт того, что их с компанией связывают трудовые отношения: двое работают официантками, а третья поваром. Причиной обращения послужило то, что компания задолжала им зарплату.

В качестве доказательств своей работы они представили:

• свои заявления о приеме на работу (без визы организации);
• свои показания о том, что они приступили к исполнению трудовых обязанностей;
• составленные ими табели рабочего времени (без подписи руководства и печати компании);
• кассовые чеки, в которых отражено количество гостей и выручка за вечер работы;
• показания нескольких сотрудников организации, подтвердивших факт их работы;
• трудовой договор одной из истиц, которая непродолжительное время работала по нему.

Суды отказали в удовлетворении иска, решив, что представленных доказательств мало. Заявительницы не доказали, что между ними и работодателем фактически сложились трудовые отношения, поскольку:

• трудовые договоры не оформлялись;
• приказы о приеме на работу не издавались;
• записи о приеме на работу в трудовые книжки не вносились;
• доказательств получения ими зарплаты не представлено;
• работодатель факт трудовых отношений отрицает.

Верховный Суд РФ с коллегами не согласился.

Действительно, в соответствии со ст. 56 ГПК РФ обязанность доказывать наличие факта трудовых отношений между истцами и компанией возложена на истцов.

Вместе с тем, в силу ст. 56 кодекса каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается, то есть, работодатель тоже.

При этом по смыслу ст. 15, 16, 56, ч. 2 ст. 67 ТК РФ в их системном единстве, если работник приступил к работе и выполняет ее с ведома или по поручению, то наличие трудового правоотношения презюмируется и трудовой договор считается заключенным.

Это согласуется с п. 11 Рекомендаций Международной организации труда от 15.06.2006 № 198 правоотношении, согласно которому в целях содействия определению существования трудового правоотношения государства-члены должны в рамках своей национальной политики рассмотреть возможность установления правовой презумпции существования такого правоотношения в случае, когда определено наличие одного или нескольких соответствующих признаков.

В данном случае подобных признаков несколько. Следовательно, суды должны были исходить из того, что трудовые отношения действительно имели место, если работодатель не может это опровергнуть.

Дело было направлено на новое рассмотрение в суд первой инстанции для вынесения решения в соответствии с изложенной правовой позицией.

Одна из самых обсуждаемых тем последнего времени – транспортная безопасность. Пассажиры в случае чрезвычайных ситуаций и на воде, и в небе, и на суше, находясь в пассажирском транспорте, оказываются практически бесправными. А выплатой компенсаций занимаются федеральные и местные власти, а не перевозчик.

На что же имеют право пассажиры, ведущие “Утра России” спросили у адвоката Московской коллегии адвокатов Марины Кащенко.

По ее словам, очень часто люди путают страховку с обязанностью владельца источника повышенной опасности возмещать ущерб, который причинен этим источником в результате аварии. “Вообще мнение о том, что наши потребители перевозчицких услуг не имеют право ни на какие выплаты, не совсем основательно”, – подчеркнула адвокат.

“Если вдруг человек пытался сесть, например, в поезд до того, как была объявлена посадка, а движение поезда началось преждевременно, то есть дернуло поезд, то уже здесь начинается ответственность владельца источника повышенной опасности”, – уточнила Марина Кащенко.

Она пояснила, что в этом случае, человек может подать претензию. “Советую начинать сначала с претензионного порядка. Если ответчик не возмещает ущерб, то дальше необходимо идти в суд”, – посоветовала адвокат. При этом Марина Кащенко заметила, что удовлетворение претензии пострадавшего не зависит от того, есть у него дополнительная страховка или нет.

Адвокат рассказала, что страховка бывает двух типов: одна продается при приобретении билета, другая приобретается в отдельной страховой компании. “Что касается страховки в комплекте с билетом, многие люди зря от нее отказываются, потому что это копейки по сравнению с тем, если что-то случится. По сравнению с тратами, ущербами, которые будут принесены”, – резюмировала Кащенко.

Иллюстрация Ильи Чернякова

Сейчас трудовое законодательство в России — один из мощных барьеров, который не позволяет ни развивать эффективную экономику, ни строить нормальные рыночные отношения. Особенно остро стоит вопрос о расторжении трудового договора по инициативе работодателя — действующий трудовой закон на практике предоставляет работнику гиперзащиту от увольнения, поощряет безответственность и иждивенчество и не даёт возможности управлять производством.

В России законодательно создана парадоксальная ситуация: человеку бывает сложно найти работу, но если всё-таки устроился, то можно расслабиться и ничего не делать. Конечно, это вовсе не означает, что все работники поступают именно так, но закон это предполагает.

Излишние барьеры для увольнения порождают чудовищную косность и неэффективность кадровой политики.

Работодатель вынужден месяцами закрывать глаза на нерадивого работника, потому что не может его уволить из-за массы бюрократических формальностей. В результате и рабочее место остаётся занятым не тем, кем хотелось бы, и человек, ищущий работу, не может устроиться, и потребитель вынужден покупать товары и услуги не лучшего качества.

Проблема с трудоустройством молодёжи — также прямое следствие чрезмерных гарантий работникам. Руководитель трижды подумает, прежде чем взять на работу человека без опыта и рекомендаций, так как прекрасно понимает, что деловые качества претендента — под вопросом, а вот юридические проблемы с увольнением гарантированы. Работодателю фактически не дано право на ошибку.

Обязанность доказать наличие законного основания увольнения возлагается на работодателя

Можно приводить ещё массу примеров, но и без того очевидно, что с трудовым законодательством что-то не так. Что именно?

Во-первых, Трудовой кодекс насквозь пропитан архаичными социалистическими догмами. Их влияние на современную экономику напоминает давление католической церкви на науку в средние века: здравый смысл, нормальная экономическая логика, объективные деловые потребности блокируются мифом о непременной угнетённости рабочего класса проклятыми буржуями.

В основе действующего трудового законодательства лежит убеждение в том, что работник — это всегда слабая сторона трудовых отношений. Возможно, так оно и было в эпоху советского «государственного капитализма». Возможно, так оно есть и сейчас, например, в крупных государственных корпорациях.

Говорить о том, что работник является слабой стороной во взаимоотношениях с работодателями, представителям малого и среднего бизнеса просто абсурдно.

Во-вторых, увольнение рассматривается как высшая мера ответственности работника. Соответственно, работодатель обязан обосновать применение «высшей меры». А между тем увольнение — это не наказание, это всего лишь отказ от дальнейшего сотрудничества. Это обычное гражданско-правовое, хозяйственное явление. Нелепо рассматривать отказ от дальнейшего сотрудничества как меру наказания контрагента.

480,5 тысяч человек приняты на работу в августе 2012 года в России, уволены — 519,4 тысяч (данные Роскомстата)

Действующее трудовое законодательство возлагает на работодателя совершенно не свойственную ему функцию по сбору доказательств и процессуальному оформлению всего, что и как делает или не делает работник. Ситуация усугубляется ещё и тем, что Трудовой кодекс изобилует оценочными понятиями, кучей «если», «но» и прочими «запятыми». Упущение любой «запятой» трактуется в пользу уволенного.

Обязанность работодателя доказывать то, что решение об увольнении работника законно — это свидетельство того, что чисто экономическая по своему характеру проблема решается «политическим» способом.

Ещё более абсурдно выглядит такое явление, как «восстановление на работе по решению суда». Почему-то в случае развода супруги просто делят имущество и расходятся.

Никому в голову не придёт законодательно заставлять бывших мужа и жену жить вместе, даже если инициатива о разводе исходила только от одного из них.

Почему же предприниматель, который за свой счёт организует производство, отвечает за качество товаров и услуг перед потребителями, обеспечивает условия труда работника и платит ему зарплату, не имеет права самостоятельно решать важнейший для бизнеса вопрос — с кем сотрудничать, а с кем нет?

Решение о восстановлении на работе подлежит немедленному исполнению, даже если работодатель подал кассационную жалобу

Знакомый юрист высказал на эту тему весьма интересную мысль: Трудовой кодекс устанавливает подобные ограничения для того, чтобы наёмный руководитель-самодур не мог уволить толковых работников вопреки интересам производства и его собственников. Возникает вопрос: для кого писался действующий Трудовой кодекс? Для муниципальных и государственных предприятий? Возможно, поэтому, принимая Трудовой кодекс, законодатели пренебрегли интересами работодателей, действующих вне государственного сектора?

В нынешнем виде Трудовой кодекс был принят в 2001 году. За десять с лишним лет в стране появились люди, которые сами вырабатывают бизнес-идею, сами находят средства для её реализации, сами создают производство, сами ставят цели и задачи. Они мотивированы в поиске и удержании квалифицированных специалистов. Они как никто другой, сами, безо всяких обоснований, доказательств и формальных процедур, могут определить, кто из их работников способствует достижению целей, а кто откровенно вредит. А самое главное, что они имеют на это полное моральное право, так как сами финансируют деятельность и платят зарплату работникам из собственных, а не бюджетных средств.

Поэтому права частного работодателя в части приёма и увольнения работников должны быть значительно шире, чем права наёмного руководителя государственного или муниципального предприятия.

Вывод очевиден: трудовой закон в существующем виде не является легитимным.

Отсюда его массовые нарушения — неофициальное трудоустройство, незаконные увольнения. Для нормального развития рыночной экономики закон должен поощрять и поддерживать частную инициативу, создавать все условия для её реализации. Предприниматель, организующий производство или реализующий иную бизнес-идею, должен иметь реальную, подкреплённую законом возможность по своему усмотрению вести кадровую политику, принимать и увольнять работников, формировать задачи и распределять обязанности.

Закон не содержит перечня уважительных причин отсутствия на работе

С другой стороны, работник также должен иметь определённые гарантии, чтобы в один прекрасный момент не остаться внезапно без средств к существованию. Но эти гарантии не должны препятствовать реализации бизнеса предпринимателем. Они должны иметь не «политический» характер, а чисто экономический.

Законодательно это может быть реализовано следующими способами.

Во-первых, основой трудовых отношений должен быть срочный трудовой договор (сроком, например, не меньше года, кроме случаев временной или сезонной работы). Этот механизм, с одной стороны, создаёт на определённое время гарантию работнику, а с другой стороны, позволяет работодателю с некоторой периодичностью пересматривать свои кадровые решения без объяснения причин и сбора доказательств.

Во-вторых, работодатель должен иметь право увольнять хотя бы ограниченное количество работников в год без объяснения причин, но с выплатой заранее установленной денежной компенсации. Этот механизм позволит работодателю оперативно разрывать отношения с отдельными работниками в интересах своего бизнеса, но при этом не допускать массовых увольнений, социальной напряжённости и резкого падения экономического благополучия уволенного работника.

Увы, действующее в России трудовое законодательство запрещает работодателю реализовывать большинство потребностей, возникающих при управлении бизнесом. Российскому обществу действительно не помешает взглянуть на вещи под другим углом — а то ведь так и будем буксовать в трясине абсурдных проблем и жить по принципу «неважна эффективность, главное, чтобы все были при деле».

Почему нелегальные мигранты стали главной проблемой Москвы

Более всего из проблем столичного мегаполиса москвичей тревожит нелегальная миграция (34,6%), на втором месте – коррупция и взятки (29,4%), на третьем – дорожно-транспортные проблемы (15,3%). Таковы результаты голосования на сайте РИА “Новости”.

Накануне выборов мэра Москвы социологи традиционно снимают картинку повестки дня – список тем, остро волнующих избирателя. То, что мнение читателей сайта ria.ru совпадает с данными социологов, — весьма показательно. Это говорит о том, что видение проблем у интернет-аудитории (которую принято считать более политически активной, “продвинутой”) и у среднестатистического избирателя (который становится объектом исследования социологов) практически одинаково.

Правда, это не отменяет серьезного вопроса: если проблема нелегальных гастарбайтеров — главная в глазах москвичей, то каким образом ее предположительное решение поможет населению огромного города, задыхающемуся от загазованности, проводящему полжизни в пробках и недовольному слишком многими вещами, чтобы назвать свою столицу лучшим городом Земли…

На первый взгляд может показаться, что такая тройка главных проблем, точнее — такое видение главной проблемы, – закономерный результат воздействия на умы искусственно взвинченной предвыборной повестки. Та же коррупция ведь уже два года не слезает с первых полос газет и главных страниц сайтов, но предвыборная кампания вряд ли рассказала о ней что-то новое.

А вот проверки на московских рынках с привлечением ОМОНа, лагерь в Гольяново для задержанных нелегальных мигрантов и тому подобные вещи должны были разогреть регулярных потребителей новостей, создав у них впечатление особой для российской столицы важности темы нелегальной миграции.

Однако есть одна особенность. Если это в какой-то степени и предвыборный разогрев, то воздействовал он куда как сильнее и глубже, чем можно было ожидать. Почему?

Соцопросы москвичей, проводившиеся осенью 2012 – зимой 2013 гг., устойчиво давали теме нелегальной миграции второе место, столь же устойчиво и с огромным отрывом выставляя на первое место группу дорожно-транспортных проблем.

Так, в октябре 2012 года, согласно опросу ВЦИОМ, транспортные затруднения как проблему отметили 65% опрошенных, а мигрантов – только 22%. Опрос ФОМ от февраля 2013 года дал транспортным неурядицам 55% (совокупно с вопросами общественного транспорта), а миграционным – 32%.

Можно, конечно, принять во внимание разницу методологии: сайт РИА давал выбирать один из вариантов (что требует от человека определить для себя по-настоящему главную проблему), а социологи позволяют делать множественный выбор.

Однако уже в июле 2013 года ситуация развернулась и у социологов: теперь тема нелегальной миграции и прочих “понаехавших” (в том числе и граждан России, немосквичей, чаще всего с Кавказа) звучит куда громче, чем традиционные для Москвы дорожные страдания.

Опрос Левада-центра в первых числах июля 2013 года ставил мигрантов на первое место в списке проблем города (55%), а дорожно-транспортную ситуацию – только на второе (38%). Опрос ФОМ, проведенный в то же самое время, также давал мигрантам первое место с 44%. И это уже не варящиеся в новостном потоке читатели портала РИА “Новости”, это репрезентативные выборки жителей столицы.

То есть приезжие в умах москвичей действительно взяли верх над, казалось бы, непобедимым стоглавым чудищем дорог Первопрестольной.

Однако неистовая борьба за обнаружение и выдворение нелегалов имеет под собой двойное дно. Население столицы вынуждено разделять для себя отношение к внутренней миграции и к внешней. То есть к своим согражданам северокавказского происхождения и к иностранным мигрантам (преимущественно из бывших советских республик Средней Азии).

Тема отношений коренного населения средней полосы к выходцам с российского Кавказа чрезвычайно сложна и конфликтогенна, но при этом нежелательна и чуть ли не табуирована в официальной политической повестке. Кавказ был и остается болевой точкой для российской власти, во многом сформировавшей свою идеологию как раз в момент так называемого восстановления конституционного порядка на Северном Кавказе.

Поэтому любые межнациональные конфликты внутри России тщательно гасятся как источник первостепенной опасности и заметаются под ковер. “Кавказский” дискурс остается уделом политических маргиналов из правонационалистических кругов, все остальные недовольные демонстративно держатся от него подальше – во избежание обвинений в разжигании межнациональной розни и перехода в нерукопожатный статус “нациста”.

Однако проблема никуда не девается. В итоге подспудно накапливающееся раздражение обывателя в отношении своих же сограждан с Северного Кавказа (неважно, насколько оно обосновано, важно, что оно есть) приходится как-то компенсировать.

Борьба с гастарбайтерами из Средней Азии с психологической точки зрения как нельзя лучше подходит для сброса такой агрессии. Ведь свои кавказцы независимы, вспыльчивы и самолюбивы, держатся вместе, лишний раз задирать их опасно. А среднеазиатские нелегалы бесправны, в глазах обывателей кругом виноваты и стараниями своих работодателей порой низводятся до положения бессловесного скота.

Кроме того, население отчасти зажато писаными и неписаными нормами поведения, не поощряющими публичную критику сограждан иной национальности. А в случае с азиатскими гастарбайтерами речь идет об иностранцах – кого стесняться? Поэтому вопрос о жестких мерах в отношении нелегалов становится точкой, в которой интересы властей и рядовых российских граждан смыкаются.

Вот отсюда и резонанс, который получила эта тема. Дело не в том, что за последние полгода мигранты-азиаты вдруг стали вести себя как-то особо вызывающе и этим внезапно достали всех москвичей. Просто именно эта тема отражает целый ряд подспудных колебаний в психике населения, что и дало взрывной рост внимания к проблеме.

Остается только понять, что будет, когда предвыборная кампания закончится.

Нелегальных мигрантов можно попробовать победить (во всяком случае, торжественно отчитаться об этом, как делают уже сейчас полицейские чины разного ранга после очередной проверки того или иного рынка). Но это пойдет поперек прямых денежных интересов строительного, торгового и сервисного бизнеса, а также — городских коммунальных служб, официально и неофициально пользующихся услугами выходцев из Средней Азии.

И главное — от этого не улучшится дорожная сеть, не заработает как надо общественный транспорт, не появятся новые парковки, не рассосутся пробки, не уйдет проблема дикой загазованности мегаполиса. Словом, на свои законные верхние места в столичной проблематике вернутся те вопросы, которые, напомним, еще в конце прошлого года доминировали в умах столичных жителей.

А ведь есть еще растущее недовольство качеством услуг ЖКХ, медицины, образования, работой правоохранительных органов. Отвечать озабоченным и разгневанным людям в стиле “да, но зато мы решили проблему гастарбайтеров” будет крайне неловко.

Мы не
так бесправны, как нам кажется…

Судя по редакционной почте,
две проблемы особенно злободневны
для наших читателей, когда заходит
речь об охране их здоровья.
Во-первых, доступность
качественного лечения, и, во-вторых,
права человека, вынужденного
обращаться к врачу. Было бы легче с
деньгами, питающими практическую
медицину, такие вопросы не
оказывались бы столь болезненными.
Но когда бюджет хронически
недодает здравоохранению, а
средств, поступающих от
обязательного медицинского
страхования на все про все не
хватает, любой из нас, становясь
пациентом, начинает ощущать на себе
гнет нищеты. Обстоятельство, явно
идущее вразрез с гарантированным
Конституцией каждому из нас правом
на охрану здоровья. О возможности
преодоления существующего
противоречия беседует
корреспондент
“Восточно-Сибирской правды”
Элла КЛИМОВА с исполнительным
директором территориального фонда
обязательного медицинского
страхования Сергеем Шойко.

—
Страховая медицина не может сама по
себе изжить существующие
материальные трудности нашего
здравоохранения. Насколько сегодня
бюджетные средства соответствуют
потребностям лечебных учреждений
Приангарья?

— К
сожалению, на многих территориях
нашего региона сложилось мнение,
будто 3,6 процента, отчисляемые от
фонда зарплаты на страховую
медицину предприятиями области,
можно “растянуть” буквально на
все. Сегодня именно в силу такого
заблуждения не отдает
муниципальному здравоохранению
ничего администрация Усть-Кута;
ничего не проплачивают Черемхово и
Нижнеудинский район. Это значит,
что на страховые взносы работающих
лечатся инвалиды, пенсионеры, дети.
То есть та категория населения,
отвечать за здоровье которой
обязано государство, а не страховые
компании.

—
Объективно такая проблема, конечно,
существует. Но давайте посмотрим на
нее глазами пациента: оказываясь в
стационаре или в поликлинике, он
чувствует себя совершенно
бесправным. Ему предлагается в
категорической форме принести с
собою фактически все, вплоть до
бинтов и ваты. И это “все” он
покупает за свои деньги!

— Речь о
бесправии пациента вообще не
должна идти. Потому что существует
строго определенная гарантия
медицинской помощи, объем которой
просто положен каждому гражданину.
В нашем случае — жителю Приангарья.
Беда в том, что об этом объеме мало
кто пока знает. На видных местах в
больницах, действительно, висят
информации о том, что нужно взять
человеку, приходящему в стационар.
Но вот полную информацию — о том,
что конкретно пациенту
гарантированно бесплатно, на что
отпущены деньги, то ли от страховки,
то ли из бюджета — такую информацию
увидишь не везде. Между тем это
прямая обязанность страховых
компаний — заботиться и о том, чтобы
такая информация была! И вместе с
областным комитетом
здравоохранения мы будем сейчас
добиваться того, чтобы каждый
больной был полностью информирован
о том, что он может получить
бесплатно, а за что вынужден
платить.

— Может
быть, такая открытость не очень
выгодна самому лечебному
учреждению? Ведь попросить у
пациента все и сразу как-то легче,
чем что-то обсчитывать…

— Ничего
обсчитывать не нужно. Существуют
стандарты лечения того или иного
заболевания и уже обсчитанная их
стоимость. Прежде всего защита прав
застрахованных — святая
обязанность страховых компаний.
Проблемы начинаются тогда, когда
реальные расходы на лечение
выходят за рамки, установленные
госгарантией. Вот вам пример:
приказом Минздрава предусмотрен
перечень лекарств только
отечественного производства.
Импортные — дороже. И когда врач
выписывает именно импортные,
платить за них приходится из своего
кармана.

— Но ведь
часто случается так, что
отечественных лекарств в больнице
нет и приходится их покупать в
аптеке.

— Но в таком
случае просто нужно сохранять
аптечные чеки и предъявлять счет
страховой компании. Эти расходы
пациенту обязаны возмещать. Потому
что потраченную пациентом сумму
страховая компания снимает с
финансирования больницы. Вот если
расход выходит за рамки отмеренной
государственной гарантией
стоимости лечения, эту разницу уже
приходится человеку,
действительно, возмещать из своего
кармана.

— Скорее
всего тариф, то есть стоимость
одного койко-дня в наших
стационарах, не так уж и велик, и
средств, отпускаемых на реализацию
госгарантии в лечении, явно
недостаточно?

— Конечно,
хотелось бы, чтобы такой тариф был
выше. Но ведь он зависит от
собираемых нами средств. От
реальных наших возможностей. Вот в
минувшем году стоимость койко-дня
планировалась на уровне 98 рублей.
Мы смогли увеличить ее к началу
нынешнего года на 10 рублей. Нынче
тариф стал еще больше — 146 рублей.
Собранные средства нам позволили
такую “роскошь”. Кстати,
себестоимость койко-дня в
Красноярске или в Кемерове
примерно на таком же уровне.

— Но как
соотносятся все эти расчеты и вся
эта достигнутая “роскошь” с
интересами пациентов?

— Да очень
просто: мы смогли увеличить
финансирование статей, идущих на
покупку лекарств в больницах,
улучшить питание пациентов в
стационарах. До идеала, конечно,
далеко. Но, согласитесь, каждый
добавленный и обсчитанный
государственной гарантией рубль
уменьшает личные расходы больного
на лечение. Однако рубли приходится
считать и контролировать их расход.
Не буду сейчас называть лечебное
учреждение, но вот с чем при его
проверке мы столкнулись: от
пациентов при госпитализации
требовали все, действительно,
вплоть до ваты и марли. Когда же мы
спросили главного врача этого
учреждения, где же деньги, на
которые вы должны были закупить те
материалы, которые требуете от
больных, вразумительного ответа не
получили. Не ответил главврач и на
вопрос, на что ушли страховые
деньги. Проверка этого лечебного
учреждения еще не закончена, но мое
мнение такое, что нужно в данном
конкретном случае привлекать к
ревизии другие органы. Бороться с
таким злом будем очень жестко.

— В
редакционной почте немало жалоб и
на то, что за очень многое
приходится платить. От имени наших
читателей хочется задать вопрос: в
ближайшее время платных услуг не
станет меньше?

— Существует
достаточно широкий спектр
медицинских услуг, предоставляемых
согласно госгарантии пациенту
бесплатно. Скажу больше: областная
согласительная комиссия, в состав
которой входят и комитет
здравоохранения, и территориальный
фонд, и страховые компании, и
главврачи ведущих лечебных
учреждений, просчитала и
проанализировала наши возможности
и пришла к выводу, что целый ряд
дорогостоящих лечебных
манипуляций, связанных с высокими
современными технологиями, можно
включить в список бесплатной
медицинской помощи. Как пример могу
привести вам эндоскопические
операции. Они теперь
“проходят” по ОМС. Если где-то у
нас до сих пор включают их в
перечень услуг платных, то это
явное нарушение. Когда мы с вами
говорили о том, что информация о
возможностях и правах пациента
должна быть доступной и прозрачной,
я имел в виду и знание больными
увеличившего списка бесплатных
услуг.

— Мы
говорим о контроле за
расходованием каждой копейки.
Пациент в таком контроле
заинтересован сам, и он, как я
поняла, должен отстаивать свое
право знать, какие расходы по его
лечению должно взять на себя
общество. Но сам территориальный
фонд обязательного медицинского
страхования, из рук которого
получают страховые компании
деньги, он-то как может
контролировать, куда они уходят?
Какова истинная стоимость
оказываемой медицинской услуги?

— Мы решили,
что проверять будем не только
страховые компании, но и лечебные
учреждения. Причем комплексно. К
примеру, у нас нет специалистов по
ценам, а в комитете цен не в полном
объеме знают программу медицинской
государственной гарантии. Теперь
будем действовать сообща. Кроме
того, в штат Иркутского филиала
территориального фонда ОМС ввели
квалифицированных ревизоров. Ну и
совместно с комитетом
здравоохранения области будем
добиваться того, чтобы на каждой
территории нашей области
определялись приоритеты
муниципальной службы здоровья.
Сегодня совершенно очевидна
необходимость укрепления
вертикали в руководстве
здравоохранением. И без
принципиального контроля тут не
обойтись.

— На
заседании общественного совета по
здравоохранению при губернаторе
области вы сказали, что появилась
необходимость изменить сам принцип
обсчета финансовых средств,
питающих практическую медицину. И
специалисты территориального
фонда ОМС отправятся в Кемерово,
где новшество уже реализуется на
практике. Это что — другие веяния?
Не внесут ли они неразбериху в и без
того достаточно запутанные
расчеты-пересчеты? Сейчас-то
система финансирования как-то
устоялась, стоит ли менять ее и
снова экспериментировать?

Оцените статью: